«Поражало их полное безмолвие». Записки ссыльного врача о жизни заключенных на Соловках и в Коми

  • Юлия Куликова

В Музее истории ГУЛАГа прошла презентация книги «Моя беда» — дневника жены «врага народа» Анастасии Сутковой, опубликованного её внуками. После расстрела мужа она пять лет провела в Северном железнодорожном исправительно-трудовом лагере в Княжпогосте. Публикуем отрывки из ее воспоминаний.

Лагерь для жен

Московский врач и научный работник Всесоюзного института экспериментальной медицины Анастасия Сутковая ждала своего задержания почти полгода после того, как в летом 1937 года арестовали ее супруга – партийного работника Анатолия Бармина. «Собрала небольшой узелок с вещами, немного денег и стала мучительно ждать. В январе 1938 года … они пришли и за мной. Спросили, кому я могу оставить детей. Я сказала, что мне некому их отдать. Так их отправили в детдом», — писала Анастасия Сутковая про начало испытания, которое длилось для нее почти 20 лет.

В Бутырской тюрьме всех арестованных жен «врагов народа» ждали одинаковые допросы. Следователи спрашивали: «Что вы знаете о контрреволюционной деятельности вашего мужа?». «Так как никто из нас по этому поводу ничего не знал и не мог знать о том, чего на самом деле не было, то и рассказывать мы ничего не могли».

«У одной из наших жён во время обыска были изъяты переводы произведений Шекспира. На допросе следователь спросил: «Вы знакомы с Шекспиром?». Она отвечает: «Да, знакома».

Следователь: «Давно вы с ним знакомы?»

Она: «Давно»

Следователь: «Где же вы с ним познакомились?»

Она: «в Лондоне».

Следователь: «Кто же вас с ним познакомил?»

Она: «Не помню точно – должно быть муж».

На другой день она за такой разговорчик поплатилась – ее посадили в карцер на целую неделю. Но безграмотного следователя все же убрали».

Сутковую приговорили к 8 годам трудовых лагерей как члена семьи изменника Родины: «Жены получали 5 и 8 лет заключения. Почему 5, почему 8 – так мы и не разобрались».

Первой точкой ссылки для Сутковой стал женский лагерь в Мордовии.

«Через год дозволено было написать детям, которые находились в детдоме. Этим правом я и поспешила воспользоваться. О судьбе своих детей я поэтому узнала раньше, чем другие, у которых дети оставались дома. Но некоторые находчивые матери на обычных адресах приписывали слово «детдом». С таким магическим словом письма доходили по назначению», – пишет она.

Летом 1939 года женский лагерь расформировали. Анастасию направили этапом на Север.

«Наш состав останавливался на станциях по преимуществу ночью, чтобы скрыть нас от взоров «любопытных». Впервые (вероятно, случайно) наш поезд остановился днем на какой-то оживлённой станции. К нашему составу вплотную подошёл встречный пассажирский поезд, направлявшийся на I всесоюзную сельскохозвыставку в Москву. Прильнув к зарешеченным окошкам теплушки, наши женщины стали разговаривать с пассажирами. Пользуясь отсутствием конвоиров, женщины постарались рассказать им, кто мы такие, за что сидим и сколько нас таких. Они слушали нас с величайшим недоумением, а некоторые с недоверием. Познакомившись таким образом, мы поспешили узнать, куда и откуда они едут.

Они охотно откликнулись и рассказали, что едут из Архангельска в Москву на выставку ВСНХ. Тогда мы поняли, что нас везут в «другую сторону», то есть в Архангельск.

Воспользовавшись такой необычной стоянкой, многие жены поспешили написать письма и, сложив их треугольником, выбрасывали из окон. На наших глазах люди поднимали эти письма, кивали утвердительности головой, и впоследствии женщины получали на них ответы», – рассказывает Анастасия.

Молчание на Соловках

В поселке Талаги Архангельской области Сутковая провела год: там ее впервые начали привлекать к работе в амбулатории. «Лагерь, в котором мы находились, назывался исправительный. Это название никак не соответствовало его содержанию. Кто туда попадал, то обязательно портился хоть немного», – пишет она, отмечая, что основной контингент лагеря составляли убийцы и воры.

«Разительным контрастном были заключённые, которые проездом из Соловецких лагерей останавливались в этом лагере недели на две. Все они проходили по статье 58. В их составе было много молодёжи. Меня поражало их полное безмолвие. За стол садились молча, ели молча и даже шёпотом не переговаривались. В их присутствии в столовой стояла полнейшая тишина. Когда их приводили в амбулаторию, они тихо и односложно отвечали на наши вопросы. Они как будто находились в постоянной тревоге и страхе. Многие из них болели туберкулёзом.

Возможно, что они были под свежим впечатлением гибели своих товарищей на Соловках. Накануне их этапирования часть заключённых была отобрана, и ночью их уничтожили пулемётной очередью.

К счастью, мне не пришлось там долго пребывать. Через год меня в числе 17 других специалистов (врачей, инженеров) снова вызвали «с вещами» для следования в новый, по счёту третий, этап. На этот раз я окончательно рассталась со всеми нашими женами», - вспоминает врач.

Ударные темпы

Этап Сутковой направили пароходом в Северный железнодорожный лагерь (Севжелдорлаг), который занимался строительством ветки от Котласа в Воркуту. «Ехали мы четыре дня, но казалось бесконечно. Утешением была окружающая природа. Лесистые, высокие берега Вычегды, привлекательный северный пейзаж, сами по себе вода, небо и солнце – все это радовало многих из нас», – пишет Анастасия.

Здесь ее снова привлекли к работе по профессии: она стала единственным врачом колонны в 200 человек, которая валила лес и прокладывала лежневку вдоль будущей железной дороги. Каждую неделю заключенные продвигались на километр вглубь тайги.

«С первого же мгновения меня поразили невероятные темпы работ. Ещё там, где накануне вечером была нетронутая лесная целина, где еще были не выкорчеванные пни – к утру уже тянулась дорогая несколько сот метров. – вспоминает врач. – «Амбулатория» располагалась среди двора, где валялись длинные и толстые деревья. Тут же при мне по правую и левую руку были две плетёных корзинки, наполненных различными медикаментами. Меня обычно отступало человек 10-15 больных, среди которых были и здоровые, присутствовавшие там из любопытства.

Будучи еще неискушённой в повадках лагерных воришек, я доверчиво выслушивала их жалобы. Каково же было мое изумление, когда после моего первого приёма я обнаружила исчезновение полулитровой бутылки с настойкой мятных капель, таких драгоценных в тех условиях.

Та бутылка с настойкой была мгновенно распита, и моя наивная попытка разыскать ее была безуспешной. Они друг друга не выдавали никогда».

Скудное питание при большой затрате физической энергии на лесоповале приводило заключенных к истощению, холодным поносам, дистрофии, авитаминозам и пеллагре, пишет Сутковая. «Помимо питания нужны были витамины, а их там не было. Такие препараты, как никотиновая кислота в нашей фармацевтической промышленности тогда еще не существовали. Единственным источником противопеллагрозного витамина были дрожжи или сырая печень. Но ни того, ни другого в тайге не было», – подчеркивает врач.

Недоедание сразило и Сутковую: на коже появилось воспаление. Врача отправили в больницу управления лагеря, расположенную в селе Княжпогост – сейчас это города Емва.

«Меня уложили в кузов открытого грузовика, прикрыв какими-то лохмотьями. Самочувствие было плохое, знобило, была высокая температура, и беспокоили сильные боли в затылке. Всю дорогу я буквально не могла шелохнуться. Доехав к ночи до какой-то железнодорожной станции, мы пересели в поезд местного значения и примерно через сутки прибыли в Княжпогост», – описывает она.

Изменение сознания

Прибывшую пациентку прооперировал ленинградский хирург Гинце, который также находился в заключении. Сутковую не торопились выписывать, так как единственный на весь лагерь невропатолог могла бы пригодиться в борьбе с пеллагрой. Так и случилось: врачи начали внедрять метод инъекций инактивированных клеток дрожжей, что помогло истощенным пациентам. Научный опыт княжпогостских врачей в итоге описали на бумаге и разослали в другие лагеря.

Анастасия Сутковая отмечает, что в таежном лагере «стало легче дышать» отчасти из-за того, что начальство было занято строительством железной дороги и меньше внимания уделяло бытовому режиму.

«Не забыть мне один мимолётный эпизод. Однажды мы с главврачом сидели на скамейке больницы и о чем-то беседовали. Вдруг на пригорке появился какой-то начальник в офицерской форме. Быстрыми и бодрыми шагами он направился к нам. «Ну, сейчас будет проработка», – подумала я.

Разве можно сидеть рядом с мужчиной?! В лагерях это криминал.

По правилам мы обязаны были при виде начальства встать и по-военному рапортовать: «Здравствуйте, гражданин начальник!». Но мы не успели даже шелохнуться, как этот начальник еще издали весело приветствовал нас: «Здорово, доктора!» Я буквально опешила. Вот уже почти три года, как нас отучили от такого обращения. После такого любезного приветствия мы с ним оживлённо и на равных правах беседовали о наших медицинских нуждах и неполадках. Прощаясь с нами, он обещал нам полное содействие».

Сутковая вспоминает, как на местную радиостанцию однажды пробрался автослесарь и заперся изнутри. Когда взломали дверь, при нем нашли узелок с мелкими инструментами. Мужчину арестовали за мелкую кражу, однако он заявил, что страдает «какими-то припадками» и ничего не помнит. К расследованию привлекли врача.

«Как только он появился, и я взглянула на него, почти все вопросы уже были мною разрешены. Арестованный оказался моим пациентом: он действительно страдал эпилептическими припадками. При осмотре я обнаружила различные симптомы, свидетельствующие о недавно перенесённом припадке (не более суток тому назад). Так как следователь на редкость оказался любознательный и задавал мне об эпилепсии массу вопросов, то я позволила себе прочесть ему по меньшей мере получасовую лекцию на эту тему. Особенно много я приводила ему примеров, как такого рода больные в бессознательном состоянии совершают ряд таких поступков, о которых они лично ничего не знают и не помнят.

Через несколько дней мне сообщили, что на основании моего заключения арестованный был освобождён из-под стражи. Не ожидая такого успеха, я была счастлива, когда узнала, что мое слово было решающим в судьбе человека», – восклицает врач. 

Освобождение с пометкой

Анастасию Сутковую освободили в 1943 году, на три года раньше за отличное поведение и производственные показатели. Как и многим заключенным, ей пришлось остаться работать в системе лагеря. 

«Ничего не подозревая, я забрала своих детей из детского дома и стала спокойно жить на правах вольнонаёмной служащей. Оказалось, что где-то в неведомых мне «делах» было помечено: «освобождённый с ограничением». В наших паспортах значились большие отграничения в выборе места жительства: столичные, республиканские и крупные областные центры для нас были запрещены. Рискнувшим выехать за пределы Коми АССР пришлось испытать еще множество всяких невзгод», – писала Сутковая.

Дети, которым на момент ареста было 3 и 5 лет, вновь увидели мать.

«Ни я их, ни они меня не узнали, и наше знакомство началось заново. Пятилетний перерыв оставил глубокий след в сердцах нас троих. Это были не те дети, которых я знала и хранила в своей памяти.

Они же давно забыли, что такое папа и мама – для них существовали только «тети». Помимо этого, они давно забыли, что существует иная жизнь, кроме детдомовской», – пишет она.

Через несколько лет Сутковая все же покинула Коми, но проработать по профессии удалось недолго. Устроившись в оренбургский мединститут она столкнулась с давлением партийных функционеров, которые настояли на увольнении бывшей заключенной.

«Нашему поколению не дано по-настоящему изучить и понять все происшедшее в те знаменательные годы. Но станет время, когда надо будет смело сказать обо всем страшном прошлом. Нет оправдания для злодеяний того мрачного периода. Мы не вправе успокаивать себя до тех пор, пока не узнаём, почему и как могло все это произойти в нашей стране, стране социализма», – подчеркнула она в своем дневнике.

В 1953 году органы НКВД амнистировали Анастасию Сутковую в возрасте 56 лет. Спустя два года ее полностью реабилитировали.

Иллюстрация: Алена Змиенко.

Поделиться статьей:

Интернет-проект о культуре, истории и экономике Республики Коми.